Митрополит Макарий, помазавший на царство молодого княжича Ивана лишь для того, чтоб под его рукой созывать церковные соборы, был, наверное, немало обескуражен. Вскоре после «макарьевских соборов» 1547 и 1549 годов, был созван — теперь царем Иваном IV единолично — новый, вошедший в историю как Стоглав (по числу принятых им решений). Царь поднял брошенную ему перчатку.
В Успенском соборе царила мёртвая тишина. Было слышно, как трещат фитильки в свечах, казалось даже, что слышно, как плавились сами свечи. Молчали все, заполнившие собор. Даже самые высокие иерархи. Казалось никто и не дышит. Да, да! Именно так, в гробовой тишине, затаив дыхание, слушали епископы церкви православной совсем юного, семнадцатилетнего мальчишку, который не просто обличал пороки церкви, а обвинял их, иерархов русских во всех возможных грехах!
Обвинял не просто, а с подкавыком — якобы задавая всем вопросы, на которые сам уже знал ответ. И не один вопрос, не два, а шестьдесят семь!
Сам себе вопросы задавал, как Цицерон римский, про коего он, видно, в греческих книгах вычитал, что в множестве у него были, — сам юнец на вопросы свои и отвечал — сначала вообще делая вид, что интересуют его сугубо литургические частности. О ходе службы, облачении священников, крещении деток малых, венчании. Но потом…
Потом стал говорить иное. Такое, что немногие и поверили ушам своим! Стал обвинять попов и чернецов в мужеложестве, скотоложестве, рукоблудии, совокуплении телесном греховном, пьянстве, потворствовании язычеству и сатанизму, а также нежеланию блюсти паству. Да будь их воля — за половину сказанного сему мальчишке снесли бы буйну голову на ближайшей площади. Но этого было делать нельзя.
Ибо тот мальчишка был царём. Царём Иоанном. Известным нам как Иван Грозный.
Шёл 7059 год от Сотворения. Царь повелел собрать собор предстоятелей всей русской земли. Царь хотел на соборе высказать иерархам русской православной церкви всё, что о них думает, всё, что знает, всё, что наболело. А дума царя о церкви была тяжёлой.
В грехе погрязла церковь. Искупать грех надо. Была и ещё одна потаённая мысль у царя, хотя, впрочем, почему потаённая? Об этой тайне уже шептались по углам митрополичьего двора князья церкви, приехавшие в Москву со всех концов Руси.
Знали они, что неспокойно в христианском мире. Ведали, что на неметчине князья отнимают земли у монастырей, подчас войной и боем отнимают. Ведали, что короли Густав шведский, Генрих английский и Христиан датский тоже отнимают монастырские земли и, сказывали, даже чернецов-монахов лютой смертью казнят. Знали, что появилась какая-то то ли новая вера, то ли секта, что в германском Аугсбурге своё кредо высказала. Ведали, что император Фердинанд потворствует той вере, что турки богопротивные в Венгрии тоже потворствуют, а также и то, что послание глава той веры патриарху написал, а святейший Дионисий никак не может определить — то ли те люди схизматики и еретики, то ли нет. 
И папа Юлий на соборе Тридентском, что собран недавно покойнымпапой Павлом, тоже сие определить никак не может. А главное — знали, что писал, сносился молодой царь русский с низложенным королём датским Христианом и просил у того святое писание новое, отпечатанное. И не одно, и не два, а две тысячи штук. А из Саксонии, где та новая вера процветает, государь попросил немчина Шлитте привезти ему теологов и толмачей, учителей новой веры. Еле остановили тех учителей ганзейцы и ливонцы. В железа посадили. Так царь гневался, войной Ливонии грозил! Ой, не к добру это. Ой, хочет, видно, молодой царь, как и на неметчине, монастыри святые позакрывать и земли церковные отнять. И для того и собор сей созывает…
И потому никак нельзя русским иерархам на соборе допустить воплощения идей государя! Ибо молод он ещё мужей, умудрённых жизнью и служением церковным, учить разуму!
…Голос молодого царя звенел от негодования: «В мирских свадьбах играют глумотворцы и арганники, и смехотворцы, и гусельники и бесовские песни поют. И как к церкви венчатися проедут, священник со крестом едет, а перед ним со всеми теми играми бесовскими рыщут, а священницы им о том не возбраняют!»
Иерархи молчали. Правду говорил царь…
А юный царь продолжал обвинять своих епископов: «Да во Пскове граде моются в банях мужи и жены, и чернцы и черницы в одном месте без зазору. Да по погостом и по селом и по волостем ходят лживые пророки-мужики и жонки, и девки, и старыя бабы, наги и босы, и волосы отрастив и распустя, трясутся и убиваются. А сказывают, что им являются святая пятница и святая Анастасия и велят им заповедатихрестьяном каноны завечивати. Они же заповедают крестьянам в среду и в пятницу ручного дела не делати, и женам не прясти, и платья не мыти, и каменья не разжигати и иные заповедают богомерзкие дела творити кроме божественных писаний!»
И это тоже было правдой. Не препятствовали священники массовому беснованию и народному проповедничеству, равно как любили в баньке попарится с симпатичными монашками. Грехи великие…
А царь всё бичевал их, всё про больное сказывал: «Сходятся мужи и жены и девицы на нощное лещевание, и на безчинный говор, и на бесовские песни, и на плясание, и на скакание, и на богомерзкие дела. И бывает отроком осквернение и девам растление. И егда мимо нощъ ходит, тогда отходят к реце с великим кричанием, аки бесни, и умываются водою. И егда начнут заутреню звонити, тогда отходят в домы своя и падают, аки мертвии, от великого клопотания».
Что же вы за пастыри Христовы, как бы спрашивал царь, когда всюду язычники свободно оргии свои вершат по всей стране?! Если вы даже не можете научить паству, как правильно креститься — слева направо или справа налево!
И, наконец, услышали церковные владетели главное обвинение от царя — обвинение в потворстве сатанизму и ритуалам бесовским: «В те поры волхвы и чародейники от бесовских научений пособие им творят: кудесы бьют и во аристотелевы врата, и в рафли смотрят и по звездам, и по планитам глядают и смотрят дней и часов. Злыя ереси кто знает их и держится: рафли, шестокрыл, воронограй, остромий, зодей, алманах, звездочетьи, аристотелевы врата и иные составы и мудрости еретическия и коби бесовские.А в великия четверток порану солому палят и кличют мертвых; некоторый же невегласы попы в великий четверг соль под престол кладут и до седмаго четверга по велице дни там держат и ту соль дают на врачевание людем и скотом».
Поняли иерархи земли русской, что придётся на компромисс с царём идти. А потому постановили запретить совместные мужские и женские (купножительные) монастыри. Запретили в монастырях винокурение и хранение крепких хмельных напитков. Особо оговорили запрет на хранение крепких спиртных напитков в девичьих монастырях (а то, что там творилось, когда монашки напьются, про то даже царь не решился сказать!). Запретили женскую прислугу в монастырях и прислугу безусых юношей, что ночевать по кельям иерархов оставались. Запретили заодно и едание колбасы, и ношение тафьи (тюбетейки) в храме.
Осудили «беснование еллинское», остатки язычества — русалии.
Особо много и подробно говорили на соборе о повторных венчаниях. Браком признали только первый брак. Второй же и иные браки (до четвёртого) велено было благословлять не как брак, а как совокупление телесное. При втором браке решено было отлучать от таинств на два года, при третьем — на пять лет, а четверократно брачующегося отлучать от церкви на четыре года, да и потом от таинств на десять лет.
Запретили монастырям ростовщичество. Определили, что деньги церковные следует тратить на обучение мирян грамоте, живописцев – правильному письму икон, на исправление книг священных и на выкуп пленных у басурман. Повелели также впредь нищенствовавших и бездомных по разным монастырям на призрение отправлять.
На этом уступки церковников царю прекратились. Намертво князья церкви настаивали на трёх вещах.
Первое. На возможности напиваться. И собор разрешил им пить «во славу Божию, а не в пьянство».
Второе. На содомии. Несмотря на то, что собор признал, что мужеложцы влекут «Божий гнев на православное христианство, глади, тлетворные ветры, падение скота, смертельные язвы, иногда же пожары», наказание за педерастию было удивительно мягким: «взятому с поличным» гомосексуалисту достаточно было покаяться. При вторичном уличении — то же самое. Только покаяние. И ничего более.
Третье. Собор отстоял право священнослужителей на неподсудность светскому суду. Другими словами, иерархи русской православной церкви как бы сказали Ивану: да, мы грешны. Но судить своим царским судом ты нас не можешь. Только церковным.
А ещё церковные иерархи смогли больно уколоть царя. Одним из решений собора был запрет на брадобритие. «Се бо мерзость перед Богом». В статье, запрещающей брадобритие, говорилось, что брадобритые суть скрытые мужеложцы. Это был намёк. Иван знал, что его отец, Василий Третий, в браке с Еленой Глинской брил бороду. Иерархи как бы напоминали, что знают о возможной нетрадиционной ориентации царского отца и в любой момент могут признать его бастардом, не относящимся к дому Калиты.
Самыми серьёзными оппонентами царю Ивану при этом были новгородские делегаты собора. В своей полемике с царём они искренне надеялись на помощь бывшего архиепископа Новгородского, а ныне митрополита Руси Макария.
…Иоанн был гневен. Не такими он представлял себе решения собора. Он выходил из храма, просто чувствуя на себе насмешливые взгляды иерархов. «Они думают, что победили меня. Еретики, мужеложцы, пьяницы! Ну, ничего! Пусть думают, что победили. Пусть не сейчас, но я спасу церковь от скверны. Рано радуются! Особенно новгородские еретики!»
…Настоятель Коряжемского монастыря Симон попал на собор случайно. По делам обители оказался в Москве и чудом стал участником собора. Каждое слово молодого царя находило созвучное слово в душе старца. Да! Именно так и он мыслил себе очищение церкви. Он внимал каждому слову государя. Старался запомнить всё, что говорил царь. И потом, после собора видел, как гневно пылали щёки царя, как недовольно усаживался он в возок и как грубо приказал отвезти его в Коломенское.
Симон перекрестил царский кортеж. «Благословен будет правитель сей!»
«Братья! — обернулся Симон к двум сопровождавшим его чернецам. — Мы свидетельствуем о великом чуде! Появился, появился в Москве настоящий святой царь, о пришествии коего было нам видение! Поспешим же в обитель, принесём им радостную весть! Есть на Руси святой царь! Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя! Слава тебе, Господи!»
