В середине сентября в России прошел «единый день голосования», в рамках которого регионы выбирали представителей городских дум, региональных парламентов и губернаторов. Не многие независимые кандидаты приняли в них участие. Один из них — двадцатилетний Кирилл Деревский, который учится на повара-кондитера в техникуме и решил стать муниципальным депутатом.
Для этого он обходил дома в своем селе, собирал подписи, задавал жителям вопросы про свет, воду и дороги. Его вызывали «на ковёр» в университете, намёками угрожали применить «ресурсы» администрации, а на выборах он увидел, как избивают наблюдателей, прокалывают шины тем, кто «перешел дорогу» властям, а «голосуют» даже мертвецы.
В интервью самиздату Кирилл рассказал о том, как выглядит вход в политику на самом низовом уровне, что остаётся от выборов в 2025 году, зачем в них участвовать и почему, хотя молчание безопаснее, говорить о проблемах всё равно необходимо.
— Кирилл, до меня дошла информация о том, что ты баллотируешься в депутаты.
— Ну, есть такое, — отвечает Деревский.
Начинается разговор, Подпоринова пытается выяснить мотивы юноши. Почему тот идет в мундепы, от какой партии, кто его надоумил? Тот объясняет, что идет как самовыдвиженец, а поддерживают его друзья.
Деревский не понимает, зачем нужен этот разговор. «Если бы ты сейчас написал заявление на отчисление, то этого диалога не состоялось бы. К сожалению, мне приходится свое время тратить, чтобы узнать, куда моего студента втягивают, — говорит Подпоринова раздраженно. — Мне хочется знать, чью волю ты выполняешь?».
Студент пытается ответить, но Подпоринова перебивает: «Люди, которые пользуются тобой, используют тебя втемную. Когда это всплывет, это скажется негативно на нашей репутации. Поэтому, если ты остаешься в стенах нашего учебного заведения, тебе надо прервать свою политическую карьеру».
Тогда Кирилл Деревский не послушал директрису и пошел на выборы. После он рассказал «Дискурсу», как формировались его принципы, зачем нужно участвовать в муниципальных выборах и чего это стоило ему и его друзьям.
«Поднимите руки, кто тут за Путина?»
Я родился в Воронеже в 2005 году. Учился в обычной школе № 52. Мои политические взгляды начали формироваться в 15 лет, когда я прочитал дневники Толстого. Меня зацепило его видение Нагорной проповеди и Евангелия в целом.
Впоследствии я много читал о непротивлении злу, среди прочего — «Не могу молчать» Толстого. Ориентирами для меня были не политики, а, скорее, философы. Так, подростком я много читал Кьеркегора — мне нравились экзистенциалисты.
Помню историю, которая повлияла на формирование моих политических взглядов. У нас была очень хорошая учительница обществознания. Но в 2018 году, когда проходили очередные выборы президента, она заболела. Ее заменяла другая преподавательница. На уроке она спросила у нас: «А кто тут за Путина?».
Сначала руки подняла примерно половина класса — человек десять, наверное. Остальные увидели, что поддерживающих много, и рук стало больше. В итоге руку не подняли только я и мой друг.
Учительница на нас двоих очень недобро посмотрела, и мой друг тоже поднял — не выдержал давления большинства. Я был единственным в классе, кто этого не сделал. Для меня этот случай стал переломным.
Это не было моей политической позицией — я ее тогда еще не сформулировал. Но я не понимал, зачем поднимать руку, если мне не нравится этот человек. Для остальных было важно показать, что они вместе со всеми. Для меня важнее — не предать себя.
Патриотизм «для галочки»
Наверное, мне повезло — в школе у меня больше не было преподавателей, погруженных в политику. Скорее, они были молчаливо согласны со всем, что происходит, но не навязывали свою точку зрения ученикам.
Я окончил школу в 2021 году: ушел после девятого класса и пошел учиться на повара-кондитера в Воронежском техникуме пищевой и перерабатывающей промышленности.
В колледже меня встретили «Разговоры о важном». Чего-то политического там не было: для куратора это был лишний час, когда она могла поговорить с нами об организационных проблемах. Мне кажется, что все эти патриотические мероприятия проводят для галочки — даже те, кто действительно политически заряжен. Не думаю, что это как-то влияет на мнение студентов.
Еще до того, как появился мессенджер Max, всех заставляли перейти в «Сферум» на базе ВК. И туда никто не перешел в итоге. Просто надо было, чтобы люди зарегистрировались для галочки — а потом все про это забыли.
Разговор в кабинете у директора длился долго — Подпоринова и ее замы пытались убедить Деревского сняться с выборов. Алина Халявина, заместитель по воспитательной работе, спрашивала, какой общественной деятельностью занимается кандидат в депутаты с товарищами.
Деревский рассказывал о помощи приютам, сборе гуманитарной помощи в пострадавший от потопа Оренбург и сборы для гражданского населения Курской области.
«А почему ты к нам не обратился? Поучаствовали наши ребята-волонтеры, может быть, мы бы как-то тебя поддержали», — спрашивает Халявина. В разговор включается второй зам, Михаил Корыстин:
— У нас ребята постоянно пекут для бойцов СВО пирожки. Вы своим помогаете?
— Нет, — отвечает Деревский. — Мы помогаем только гражданским.
— Почему? Сейчас все депутаты себе рейтинг поднимают тем, что помогают бойцам, и их семьям. Вы что, против СВО?
— Не могу ответить на этот вопрос, — говорит Деревский.
Цель наблюдателя — накрыть президента простыней
В 2023 году мне исполнилось 18 лет. Процедура выборов мне была очень интересна. Когда началась яркая кампания Бориса Надеждина — я тоже оставлял подпись. После того, как воронежский штаб Надеждина организовал наблюдение на президентских выборах и приглашал всех желающих поучаствовать, я согласился. Мне было интересно увидеть систему голосования изнутри и проверить свое убеждение о том, что выборы у нас не очень честные.
Участок, на котором я был наблюдателем, находился в Ленинском районе Воронежа — это была школа. Я пришел утром — со всеми познакомился, сел на место, зарегистрировался на участке. Поднимаю взгляд — и вижу портрет Путина.
Этот портрет висел в классе до того, как наступил день голосования. Но с точки зрения законодательства — это незаконная агитация. Я подумал, что это мой шанс. Написал заявление на фото- и видеосъемку, и подошел к членам избирательной комиссии и говорю: «У вас тут Путин висит — не надо так делать».
Они мне сказали, что это — государственная символика Российской Федерации. Я возразил, что это кандидат в президенты. В помещении для голосования не могут быть расположены никакие изображения, никакие надписи, играющие в пользу кандидата. А тут и портрет, и цитата какая-то его.
Они сказали, что они ничего убирать не будут. Я написал обращение, его приняли и ушли совещаться с территориальной избирательной комиссией — сами они такое решение принимать не могут, они же чиновники.
В итоге решено было Путина закрыть. Я просил снять — потому что это технически сложнее, и не факт, что его потом повесили бы обратно. Но когда его предложили накрыть простыней, я согласился — мне показалось, что в этом есть что-то символическое.
Для меня полностью ненормально, что портрет президента в принципе висит в классе.
Я считаю, что школа — не место для политики. А это попытка насадить людям представление о том, что вот он — наш президент. Такого быть не должно.
Муниципальный депутат
В 2024 году я впервые поучаствовал в муниципальных выборах: выдвигался в Медвеженском сельском поселении Семилукского района. Шел вместе с единомышленниками, мы поддерживали друг друга как самовыдвиженцы.
У нас были похожие программы — центристские, которые касались бытовых проблем. Мы обошли все дома в селе, поговорили с людьми, выделили их проблемы — уличное освещение, вода, дороги. Это небольшое село, там живет около 600 избирателей.
Отношения с избирателями у нас были либо хорошие, либо нейтральные. Очень мало негативных реакций в мою сторону — по пальцам одной руки можно посчитать. А потом власть подключила административный ресурс.
У одного из моих товарищей нашли в открытом доступе фотографию с Навальным — тот уже был признан экстремистом. Единороссы распечатали эту фотку, ходили по селу и объясняли: если вы за них проголосуете, то за вами придет ФСБ.
Также было запугивание на встрече с избирателями — мне об этом рассказывал человек, который тогда занимал пост в районной администрации. Он сказал мне: «Вы, на самом деле, сработали на нас — провели классную кампанию, вас в селе узнали. А потом мы прошлись и рассказали, какие вы плохие — и люди стали голосовать за нас, чтобы не допустить вселенское зло в наше село».
На тех выборах мы набрали мизерные проценты. Было семь мандатов, шесть забрали единороссы, один — КПРФ. При этом подсчет голосов проходил плюс-минус честно — людей запугали и они проголосовали «как надо».
В 2025 году мы пытались попасть в списки на выборы в воронежскую городскую думу — собирали подписи, но там был максимально нереалистичный барьер, нужно было собрать больше 4 000. Мы его не преодолели — и тогда я зарегистрировался как кандидат в депутаты в Воленском сельском поселении, в котором у меня нет корней, но там жили мои знакомые. Наша команда уже ходила на выборы туда — и были неплохие результаты. Плюс — удобная логистика: из центра Воронежа ехать минут 30 на электричке.
У некоторых местных, конечно, были вопросы, что мы тут забыли. Но на этот вопрос очень легко ответить. Для меня нет чужих людей. Когда тебе не все равно — очень легко объяснить людям, что тебе важны их проблемы. Тебе начинают верить.
Сейчас полномочия муниципального депутата крайне ограничены. Вряд ли бы что-то радикально изменилось, если бы нас избрали. Нельзя обещать, что мы придем и за год сделаем из поселка Лас-Вегас — это нереально.
Но неравнодушный муниципальный депутат — это помощник для жителей, который может озвучивать их проблемы на чуть более высоком уровне и помогать их решать. Можно отстаивать интересы жителей и в районе, и в области, заваливать обращениями, помогать писать эти обращения, помогать с юридической помощью.
Даже выиграв выборы радикальных перемен не добиться — но можно было бы начинать предпринимать шаги, например, по уменьшению бюджета на содержание администрации и больше тратить на дороги и коммуникации. В поселке Воля на содержание администрации уходило до 40% бюджета.
Сейчас жители не очень охотно голосуют — многие не ходят на выборы, потому что не верят в то, что на них что-то можно изменить.
Наблюдатели и Воля: угрозы, избиение, проколотые шины и вбросы
В тот день меня затащили на учебу под каким-то непонятным предлогом. С утра мне куратор в вотсапе написала и спросила, какие книжки я читаю — якобы, для характеристики на выпуск. Я узнал от одногруппников, что им таких вопросов не задавали, и начал что-то подозревать. Когда я был на занятии, пришел один из заместителей директора и вызвал меня в коридор.
Он спросил номер матери — она знает, чем я занимаюсь, поэтому я его дал. Хочет звонить — пусть звонит. В итоге он до нее так и не дозвонился. Потом меня позвали в кабинет директора для разговора.
Они сказали, что узнали о том, что я баллотируюсь. В итоге директриса мне прямым текстом сказала, что у нее есть некие «ресурсы», и если я не прекращу свою политическую деятельность, то она их будет реализовывать. Она говорила, что репутация нашего учебного заведения под угрозой из-за меня. Но мне кажется, что репутация учебного заведения под угрозой вследствие их действий и давления на студентов.
Был второй разговор, в котором мне прямо сказали, что руководству колледжа спустили приказ сверху. Я не знаю, кто за этим стоит — администрация города, какая-то партия или силовики — мне никто такого не рассказывал.
Я учусь на бюджете и мне кажется сейчас, что можно и не иметь законных оснований, чтобы отчислить человека — такие прецеденты уже были. Пока меня, как кандидата в депутаты, защищает закон — в период выборов, который заканчивается 14 октября, я не могу быть ни уволенным, ни отчисленным. Что будет дальше — можно только предполагать.
В разговоре в кабинете директора, представители администрации объяснили Деревскому, что он должен понимать последствия своих действий. Михаил Корыстин поделился опытом: «У меня были случаи, когда меня заставляли баллотироваться в праймериз, но я знал, для чего я это делаю, мне четко сказали мои задачи, и я просто должен был посветить лицом».
По словам заместителя директора, ему объяснили, когда надо было сойти с дистанции: «Я везде выступил. Я знал, для чего я это делаю — и в пользу какого кандидата отказываюсь».
Он пытался убедить Деревского, что «работа ведется везде» и про него «знают»: «Недаром у нас новые мессенджеры вводят, старые запрещают, звонки прослушивают. Не просто так это делается. Правильно? А ты пацан молодой, подумай, что ты в дальнейшем хочешь».
Это не единственные случаи давления администрации ВТППП на студентов. Один из них рассказал «Дискурсу» на условиях анонимности, что в сентябре 2025 его курс принуждали проголосовать на территории колледжа: «Все отписываемся от своих участков выборных, приписываемся к техникуму, голосуем здесь».
Большинство студентов выполнили требования администрации. Тех, кто отказались, убеждали лично Корыстин и Халявина: «Меня повели к заместителям директора. Они мне трахали мозг, кричали на меня: „Тебе оценки натягивают, а ты отказываешься голосовать“. Это длилось несколько часов». В итоге студент согласился участвовать: «Я пришел в субботу, нарисовал пацифик на весь бюллетень и свалил».
После угроз от администрации я подавал жалобы в избирательную комиссию Воронежской области — там переадресовали в территориальную избирательную комиссию. Оттуда пришла отписка — пишите в Следственный комитет и в прокуратуру.
Прокуратура направила жалобы в избирательную комиссию Воронежской области, а избирательная комиссия Воронежской области снова перенаправила в территориальную избирательную комиссию. Это классическая история про карусель перекладывания ответственности.
Выборы в Воле были очень напряженными. Все дни мы с товарищами работали наблюдателями. В первый же день одному из наблюдателей разбили стекло в машине и прокололи четыре колеса.
Другого наблюдателя, моего друга, избили на выходе из участка. Подъехали четыре человека в балаклавах на черной тонированной машине, били и говорили: «Чтобы мы тебя здесь завтра не видели». У него все лицо было в крови, пока мы скорую ждали. С ним, слава богу, все хорошо — ссадины, ушибы, разбитый нос, но ничего серьезного.
На следующий день после избиения он приехал на участок и продолжил наблюдение. Я был шокирован этой историей — для меня это прямое свидетельство, что меня окружают сильные люди, которые готовы отстаивать свои принципы даже перед лицом опасности. Когда ты видишь, что человек избитый приезжает обратно, — это вдохновляет.
Мне часто бывает страшно — бояться нормально. Но для меня важнее остаться собой, показать, что я действительно стараюсь что-то изменить.
В итоге это не были честные выборы. Разумеется, было организовано голосование бюджетников, но больше всего вбросили через надомное голосование. На одном из участков в Воле первый ящик вышел со ста заявлениями на надомное голосование — и вернулся со ста голосами. Потом это повторилось еще несколько раз.
Так не бывает — всегда процент проголосовавших ниже, чем количество тех, кто оставили заявки. Человек не всегда дома, человек может спать, не услышать, что к нему стучатся.
Когда обходят 100 человек за часа два — это тоже нереалистичная цифра: получается, в частном секторе они тратили меньше двух минут на одного человека? За это время невозможно успеть поставить три подписи, получить три бюллетеня, проголосовать. На соседнем участке комиссия обошла 20 человек за три часа — а тут за два часа 100 человек! (Как сообщает воронежское волонтерское движение «Не политика», участником которого является и Деревский, заявления на надомное голосование в Воле оставляли даже мертвые).
В итоге я набрал около 15%. Это мало, я не прошел. Но это больше, чем в прошлый раз.
Я верю, что у россиян остались формы безопасного выражения гражданской позиции. Это, конечно, информационная поддержка. Можно делиться публикациями, распространять их среди знакомых. Наш проект «Не политика» не имеет токсичных статусов — нас безопасно поддерживать финансово.
Люди, которые занимаются независимой политикой в России, находятся под рисками — в том числе уголовного и административного преследования. Но это не стопроцентные риски. Ты не знаешь, когда к тебе придут.
Я не знаю, что будет дальше. Мне хочется жить и быть на свободе, но также хочется остаться собой. И пока я с этим не столкнулся напрямую, я не знаю, как поступлю в ситуации, угрожающей моей жизни и свободе. Молчать и быть в безопасности или говорить, рискуя всем, — это большой личностный конфликт. Я всегда вспоминаю статью Толстого под названием «Я не могу молчать» — и говорю так же.
